Первым была Tholoroza.
Сейчас вот случайно наткнулся на свои майские записки и был совершенно очарован тем, что все-таки облек кое-какие мысли в слова.
Итак, представьте себе... хоть что-нибудь.
Пир во время чумыЗнаете ли вы, многоуважаемые господа и дамы, в чем заключена прелесть так называемого «пира во время чумы», этого рассадника неуместного веселья и хмельных каламбуров, этого садка сомнительного красноречия и острот, сдобренных пикантным соусом всеобщего неодобрения? Разумеется, знаете.
О, как влечет этот прелестный союз чистоты и порока, по-детски невинного и беззаботного веселья и темной, пугающе расчетливой мысли, направленной лишь на сохранение самой себя. Смеяться и танцевать просто потому, что больше уже ничего не осталось – все лишилось своей ценности, все подчинено безумию смерти, страха, недоверия. Просто удивительно, что временами чашечка кофе на золоченом фарфоровом блюдце или бокал сладкого вина оказывались куда жизнеспособнее, чем иные моральные ценности, такие как, например, дружба, любовь, благодарность, верность.
Интересно, как неогуманисты опишут это в своих теориях.
Джованни Боккаччо, пред чьим гением автор искренне трепещет, завещал нам рассказывать забавные истории, дабы развлечь ближнего своего в период тяжких испытаний. И мне думается, что в эпоху, когда слово «чума» реже всего употребляется в своем прямом значении, пировать можно и во время других жизненных неурядиц: мирового кризиса, глобальной экологической катастрофы, очередной мировой войны… да хоть во время эпидемии гриппа. Были бы гробы, на которых удобно сплясать чечетку, а повод найдется всегда.
Будем циничными до конца, друзья мои.